ПОЭТИЧЕСКАЯ ПРОЗА

ВАДИМ СТЕПАНОВ

Степанов Вадим Леонидович родился в 1940 году в Москве. Окончил Криворожский горный институт, служил в армии, работал в НИИ, в газете, на заводе. Печататься начал в 60-е годы в Чебоксарах. Затем почти 30 лет писал в стол. С конца 80-х годов его проза и стихи печатаются в альманахе "Черновик" (США), журналах "Кредо", "Воум", в газетах. Выступает в различных изданиях как публицист. Соучредитель Академии Зауми. Член Союза российских писателей.

Мадемуазель Р.

Мадемуазель Р. в погоне за длинным рублем оказалась в Москве.
Во Франции она числилась "жрицей любви", но ее карьера уже подходила к концу. Богиня, коей она служила, давала удачу только девицам от тринадцати до девятнадцати лет. Она полагала - и резонно, что ее протеже должны быть ее образом и подобием, то есть соответствовать всем божественным параметрам. А как только копия переставала быть таковой (собственная оригинальность не поощрялась и там), она выставляла ее из своих владений.
В одно прекрасное раннее утро дали пинком под хорошенький зад и мамзель Р., исполнял волю богини граф Э. Она не смогла (не позволила гибкость позвоночника) исполнить внеочередной каприз старого распутника. Свидетелями ее позора явились жена графа, дворецкий и дворник, подметавший улицу перед дворцом.
Единственно, чья скорость превышает световую, это слава о вашем бесчестье. Когда она через несколько минут после того несчастного случая входила в свой дом, консъерж, который был всегда с ней как сама любезность, даже не поднял головы.
Но, слава богу, еще существовал закон инерции. И прежде чем опуститься на дно, как-то в ночном баре ей удалось подцепить (так ей хотелось) русского князя. Русские мужчины вообще считались отличнейшими клиентами, баба им нужна была скорее как собутыльница, а напившись, они горько плакали, опустив голову на плечо подруги, и царски расплачивались. И как любовники они были хороши, большинство из них, даже не сняв штанов, засыпало, а представители меньшинства (причем предварительно они сами закрывали все двери и занавески, выключали свет, так как были чертовски стыдливы), неуклюже залезши на нее, вели себя, как слепые щенки, впервые допущенные к сосцам; они беспомощно тыкались своим орудием (хотя вооружены почти все они были неплохо) куда попало, найдя же какую-нибудь щель, бешено (минуты три) долбили ее; окончив же тяжелую работу, мгновенно засыпали.
Но этот был не таков, недаром же она назвала его князем. Он пил в меру, толково, хотя все в той же первой позиции (ее теперь надо называть русской), со вкусом изведал все известные ему сладости женского тела и расплатился за них щедро, но все же не по-царски, а по-княжески. С той поры они стали встречаться периодически и меж ними установились не только партнерские, но и более человеческие отношения.
Михаил Игнатьевич немножко калякал по-французски и потому смог расспросить девушку об ее житье-бытье, о ее планах на будущее. Параллельно он рассказывал о себе, о своей родине, об ее людях, причем, в отличие от других своих соотечественников отзывался о вышеперечисленных предметах душевно и с теплотой. Ален (это ее жреческое имя) поинтересовалась как-то, откуда Мишель научился "парле" по-ихнему. У нас, сознался он, половина страны, включая крестьян (речь, наверно, о тех из них, кто позволяет себе в воскресные дни обед с курицей), если не говорит, то понимает по-французски, в каждой приличной семье дети имеют учителя или учительницу (выбор и определяет истинного главу семьи) второго нашего государственного языка. Жалованье им кладут приличное, едят они за господским столом, им полагается оплачиваемый отпуск... Так что многие из них лет через двадцать, если не случится революция, обладают значительным капиталом и либо возвращаются на свою этническую родину, либо (большинство) остаются у нас, купив себе какое-нибудь имение. Когда же князь ушел, Ален надолго задумалась. Она не была наивной, она слышала о снеге и морозе, о деспотизме властей и коварстве их поданных. Но она еще верила, что все имеет две стороны - плохую и хорошую. Пусть тиран, но, значит, там царят дисциплина и порядок, а потом она никогда не играла в снежки и не лепила снежных баб, а ЕОТОМ, где она еще покатается на тройке с бубенцами, попьет медовухи, по¬парится в общей бане... Потому, засыпая, Ален решила: завтра, если Мишель предложит мне, я соглашусь: здесь же мне ничего не светит.
Зато Михаил Игнатьевич по приезде в Москву не поспешил с устройством подруги, а до поры до времени поселил ее в своем доме в Хамовниках и все делал, чтобы Ален чувствовала себя в своей тарелке. А покамест девушка отдыхала и привыкала, искал подъездные пути к Степану Аркадьевичу, резонно полагая, что они находятся в окружении графа. И здесь случай свел его с Михаилом Станиславовичем Гриневичем. Он был камер-юнкер и страшный модник. Свел он их в магазине, куда мот зашел купить огромные блестящие запонки, а Рябинин ожерелье для Ален. Познакомились они следующим образом. Примеряя обновку, француженка, приглашая друга, который глазел на портсигары, полюбоваться ею, назвала его по имени. Самый коварный удар – это когда мяч летит точно посредине двух защитников. Тогда они либо замирают, как соляные столбы, либо сломя голову мчатся навстречу друг другу, как два поезда по одной колее. Здесь судьба выбрала второй вариант: пути мужчин пересеклись в трех шагах от прелестницы, раздался треск, посыпались искры из глаз и наши рыцари, хорошо еще, что они были не на конях, грохнулись на пол без сознанья. Ален испытала все существующие у нас эмоции: вначале она здорово испугалась, ей почудился в Гриневиче бандит, а когда до нее дошла комичность ситуации, прыснула от смеха, за что ей пришлось менять трусики в довольно мерзком туалете, куда ее любезно проводил приказчик. Сильная боль остудила другие чувства (к сожалению или радости, мы не умеем испытывать сразу два чувства - и отрицательное, и положительное), да потом можно ли гневаться, находясь в дурацком положении? Поэтому пострадавшие покудова занялись сами собой, приобретения и потери были невелики; оба партнера обзавелись шишками на лбу, Гриневич сломал ноготь, а Рябинин портсигар. Когда же эмоции, схлынув, выпустили на сцену разум, установили, что все присшедшее – дело случая, а потому джентльмены, если они джентльмены, должны подать друг другу руку, извиниться, представиться и пойти в ресторацию, обмыть покупки и приятное знакомство. Данному совету и последовали.
Им наконец повезло. В меню, а затем на столе оказались свежие ("Только вчера получены-с", – доложил официант) фленсбургские устрицы, каша а ля русс, прентарьер, тюрбо под густым соусом, ростфиб, пулард а лестрагон, маседуан де фрюи. Мужчины заказали себе шабли и коньяку, а женщине – одного шампанского, но с белой печатью. (В дальнейшем по рекомендации Гриневича ресторан этот начал посещать Степан Аркадьевич и был им очень доволен).
В конце обеда за десертом Михаилы стали совсем друзьями. У них совпали вкусы и на гастрономию (а значит, и в основе), и на государственное устройство (один был за монархию, другой – за анархию), и, естественно, на женщин. Подпив, Станиславич не раз атаковал своим сапогом (как ему казалось) ножку Ален; сперва она отступала, но сейчас вроде успокоилась, а донжуан, лаская ее подошвой, уже строил другие, более далеко идущие планы. Официант же, татарин, стоя с полотенцем вокруг руки у своей тумбочки, удивлялся господским нравам, наблюдая подстольную возню мужских сапог.
Рябинин представил Ален как племянницу из Парижа, окончившую недавно Сорбонну, его факультет по дошкольному воспитанию и приехавшую сюда писать диссертацию о постановке на Руси этого дела и поэтому ищущую для своих исследований подходящее место. Гриневич, будучи камер-юнкером, по долгу звания обязан был посещать почти все ассамблеи и был в курсе семейных проблем высшего света, на это и рассчитывал Михаил Игнатьевич, разрешая приятелю ласкать свой сапог; из всех кандидатур выбрал Степана Аркадьевича. Как сослуживец графа он имел право посещать его дом, как говорится, без звонка, и надеялся во время визитов сблизиться с француженкой настолько плотно, насколько это возможно.
Он пообещал добыть и рекомендательное письмо от графини Лидии Ивановны, которой мечтал изменить с помощью мадемуазель Р.
Когда же девушка узнала, что ей предстоит служить "гувернером", она сильно возгордилась, для французов "гувернер" звучит как "губернатор". К тому же одним из президентов США тоже был (или будет?) Гувер.
Михаил Игнатьевич, провожая сообщницу, обрисовал ей будущего патрона как донжуана и бонвиана, но посоветовал ей не ронять славы своей страны и своего имени и с выгодой распорядиться своим телесным капиталом.
Поместья Михаила Игнатьевича и Степана Аркадьевича граничили, а наш капиталист давно зарился на лес соседа, однако граф покамест не поддавался на уговоры, так как еще не промотал приданое жены. Перед Ален поставили две задачи (хотя она не догадывалась о том): во первых, осушить, истощить источники доходов, в во-вторых (а может, во-первых) – самой стать источником (но не ключевой, а морской воды) для удовлетворения плотских амбиций графа.
Черные плутовские глаза и улыбка без особых усилий свели Степана на путь безрассудства. Однако кто бросит в него камень? Наблюдая каждый день, а тем более вечер, перед своими глазами такие роскошные плоды, даже если ты живешь в семейном раю, кто устоит перед соблазном откусить от них?
В чем мы видим просчет Бога? Зачем плоды были сорваны именно с данного древа?
Степан Аркадьевич и на сей раз остался человеком правдивым по отношению к самому себе. И опять не изменил себе, не смог он пройти мимо сильно пахнущего калача (вернее, французской булочки).
Однако действие нежданно затормозилось, а нажала на тормоза мадемуазель Р. За советом она бросилась к Рябинину. "Степан Аркадьевич, – рассказывала она, комкая батистовый платочек в руках, – предложил мне стать его как бы второй женой. Соглашусь – он покупает мне дом, оплачивает расходы. Однако я в сильном сомнении. Я уже привыкла к Грише, к Тане, лажу с Дарьей Александровной, мне положили хорошее жалованье. Я отложила уже некую сумму. Кстати, где ее лучше держать: в "Трех мушкетерах" или в "Боге торговли" ("Ни в том, ни в другом, ни в "Трех мошенниках", ни в "Боге плутовства", – ответил Михаил Игнатьевич, - в чулке их держать и то безопасней"). Конечно, как женщине, мне порой нелегко, я как корова в том анекдоте, но зато как гражданин я чувствую себя комфортно, я приношу пользу как России, так и Франции, меня ценят и уважают. А что меня ждет в роли, так сказать, сексуальной рабыни? Да, я смогу нежиться в постели сколь угодно, мне станут приносит), туда кофе с молоком, но кто знает, сколь долго будет продолжаться его любовь ко мне? Явится другая мамзель, и мне дадут отставку. И что прикажешь делать?"
– Продашь дом и со всем накопленным скарбом, а также с полним саквояжем драгоценностей вернешься на родину. На прощанье, у нас это просто, соорудим тебе звание графини или виконтессы. Так что подумай как следует, взвесь все "за и контра", есть время до утра.
Мадемуазель Р. уехала думать, а пока она думает, вся русская литература, а также Анна, два Алексея, Костя и Катя, если бы они догадывались, какое судьбоносное решение в отношении их сейчас принимается (идет поиск ответа на вопрос "быть или не быть" им?) должны были не смыкать глаз на всю эту ночь...

27.09.1994 г.